Смерть дня - Страница 92

Или Райан прав? Может, меня подставили? А Катрин подослали с какой-то зловещей миссией, о которой я ничего не знаю? Неужели кота приказал убить Оуэнс?

Гарри говорила о порядке. Ее жизнь полетела к черту, и порядок поможет восстановить душевное спокойствие. И Катрин твердила о том же. Что порядок установлен для всех. Брайан и Хайди его нарушили. Какой порядок? Космический? Порядок, установленный свыше? Или порядок "Храма Солнца"?

Я чувствовала себя мошкой, бьющейся в банке о стекло то одной, то другой случайной мыслью, но не могла вырваться из паутины сбивчивых рассуждений.

"Бреннан, так и с ума сойти недолго! Ты ничего не можешь поделать на высоте в одиннадцать тысяч метров".

Я решила сбежать от проблем в прошлое столетие.

Открыла дипломат, вытащила дневник Беланже и вернулась к Декабрю 1844 года, надеясь, что праздники улучшили настроение Луи-Филиппа.

Добрый доктор насладился рождественским ужином в доме Николе, одобрил свою новую трубку, но осудил намерение сестры вернуться на сцену. Эжени пригласили петь в Европу.

Недостаток чувства юмора Луи-Филипп компенсировал упорством. В первые месяцы 1845 года имя его сестры упоминалось часто. Он явно постоянно с ней спорил. Однако, к недовольству доктора, отговорить Эжени не получилось. Она уезжала в мае, чтобы дать концерты в Париже и Брюсселе, потом провести лето во Франции и вернуться в Монреаль в конце июля.

В салоне попросили поднять в вертикальное положение кресла и убрать столики – мы приземлялись в Питтсбурге.

Через час, уже в воздухе, я просмотрела весну 1845 года. Луи-Филипп занимался больницей и делами города, но каждую неделю ходил в гости к зятю. Значит, Алан Николе не поехал в Европу с женой.

Мне стало интересно, как прошел тур Эжени. В отличие от Луи-Филиппа – он едва упоминал о сестре в эти месяцы. Потом на глаза мне попалась следующая заметка.

17 июля 1845 года. Из-за непредвиденных обстоятельств визит Эжени во Францию продлевается. Необходимые меры приняты. В подробности Луи-Филипп не вдавался.

Я уставилась в белесый туман за иллюминатором. Какие "непредвиденные обстоятельства" задержали Эжени во Франции? Я подсчитала. Элизабет родилась в январе. О Боже!

За все лето и осень Луис-Филипп лишь вскользь упоминал о сестре. Письмо от Эжени. Все в порядке.

Когда колеса самолета коснулись бетона в аэропорту Дорвал, в записях снова появилась Эжени. Она тоже вернулась в Монреаль. 16 апреля 1846 года. Ее ребенку исполнилось три месяца.

Вот оно.

Элизабет Николе родилась во Франции. Алан не мог быть ее отцом. Но кто тогда?

Мы с Райаном высадились в молчании. Он проверял сообщения, пока я ждала багаж. Когда Райан вернулся, его лицо не предвещало ничего хорошего.

– Грузовики нашли у Чарлстона.

– Пустые.

Он кивнул.

Эжени с ребенком растворились в прошлом столетии.

* * *

Со свинцового неба накрапывал дождик, мы с Райаном ехали по Двадцатому шоссе. По словам пилота, в Монреале не меньше трех градусов тепла.

Мы ехали в молчании – план действий уже обговорили. Мне больше всего хотелось кинуться домой, найти сестру и избавить от дурного предчувствия. Но я согласилась с предложением Райана. Своими делами займусь потом.

Мы припарковались на стоянке у Партене и направились к зданию. В воздухе пахло солодом от пивоварни "Молсон". На неровном асфальте по дождевым лужам разливались масляные пятна.

Райан вышел из лифта на втором этаже, я поехала в свой кабинет до шестого. Сняв пальто, набрала внутренний номер. Мое сообщение получили, можем начинать, как только я буду готова. Я тут же пошла в лабораторию.

Взяла скальпель, линейку, клей, куски резины длиной в шесть дециметров и разложила все на рабочем столе. Потом открыла пакет из ручной поклажи, развернула и осмотрела содержимое.

Череп и нижняя челюсть неизвестной жертвы с Мертри не пострадали в дороге. Я часто гадаю, что думают операторы сканера в аэропорту, когда у них на экране высвечиваются части скелета из моих сумок. Я положила череп на пробковое кольцо в центре стола. Потом выдавила клей на височно-нижнечелюстной сустав, приладила челюсть на место.

Пока "Элмер" сох, нашла схему лицевых мышц, характерных для белой американки. Когда челюсть прилипла, закрепила череп на штативе зажимами и отрегулировала высоту. Пустые глазницы уставились прямо на меня. Я отмерила и отрезала семнадцать крошечных резиновых цилиндров и приклеила их на лицевые кости.

Через двадцать минут отнесла череп в комнатку дальше по коридору. Табличка на двери гласила: "Section d’Imagerie". Поздоровавшись, техник доложил, что система готова к работе.

Не теряя времени даром, я положила череп на подставку, сняла его камерой и послала фотографии на компьютер. Просмотрела цифровые картинки на мониторе и выбрала вид спереди. При помощи пера и графического планшета, подсоединенного к компьютеру, сложила резиновые цилиндры на черепе. Я водила курсором, и на экране вырисовывался жуткий силуэт.

Создав приемлемый контур лица, я пошла дальше. Отталкиваясь от строения костей, выбрала из базы данных программы форму глаз, ушей, носа и губ. Переместила уже готовые изображения на череп.

Потом добавила волосы и нарисовала самую простую прическу, какую смогла придумать, чтобы не отвлекать внимание от лица. Ничего не зная о жертве, я решила лучше что-то пропустить, чем ошибиться. Когда все компоненты оказались на месте, я стерла пером границы и добавила тень, чтобы картинка выглядела более-менее живо. Весь процесс занял не меньше двух часов.

Я откинулась на спинку стула и посмотрела на плод своих трудов.